Одна из улиц Волковыска названа именем Героя Советского Союза Веры Хоружей.

Так или иначе, но к Волковысскому краю деятель революционного движения в Западной Беларуси Вера Хоружая, расстрелянная фашистами в 1942 году, имела опосредованное отношение. В СССР была своего рода мода на тиражирование имени героев, увековечивая их в именах улиц, названиях театров, фабрик, посвящая симфонии, устанавливая памятники в городах, в которых человек ни разу при жизни и не был.

Что знают об этой женщине люди старшего поколения? Пожалуй, то же, о чем и сейчас скупо повествует Википедия.

А, между тем, жизни и подвигу Веры посвящены многочисленные исследования. Предлагаем вашему вниманию одно из них – «Ошибка Веры», опубликованное на страницах «Исторической правды» авторами — журналистом, лауреатом премии Белорусского союза журналистов “Золотое перо”, Почетным архивистом Республики Беларусь Людмилой Селицкой и директором Национального архива Беларуси Вячеславом Селеменевым.

В 1930 году сидящую в польской тюрьме Веру Хоружую представили к ордену Трудового Красного Знамени, а в 1934 году решили его отобрать.

…Красивая, умная, получившая домашнее воспитание девушка из вполне лояльной к польской власти семьи Хорунжих выбирает, следуя веяниям эпохи, вместо спокойно-размеренной жизни революционную борьбу. Она искренне верит (само имя у нее такое), что вместе с другими пламенными революционерами построит для человечества светлое будущее. Земной коммунистический рай, ради которого можно принести в жертву всё личное — себя, спутников жизни и даже рожденных от них детей.

К столь преданной вере, кажется ей, не посмеет налипнуть грязь подозрительности. Ведь во имя ее она отказалась от благополучия и спокойствия, выбрав полную лишений и опасности нелегальную жизнь. Наивно-романтическое заблуждение! Революция нынче обвенчана с таким Супругом, который сам абсолютно не верит не только в непорочное зачатие, но и в непорочных друзей и непорочных героев. Меряя всех на свой аршин (вечная беда всех тиранов), он, а точнее, созданная им машина подозрительности каждому находит свой грех, провинность перед партией, роковую ошибку молодости.

Вере Захаровне (а мы именно о неизвестном факте из ее биографии поведем речь) тоже отыскали вину. Тем более что легендарная пассионария Западной Беларуси, девушка-огонь, ходившая в атаки на банды Булак-Булаховича, кумир прогрессивной молодежи, семь лет, с 1925 по 1932 год, отсидевшая в польских застенках и поражавшая западных журналистов смелыми речами на судебных процессах, сама доверчиво распахнула душу перед соратниками по борьбе. Ее искренность, казалось ей, станет залогом справедливого суда товарищей.

19 декабря 1934 года Вера взяла в руки самописку, чтобы начертать страшные для себя слова:

«В Президиум Ц.И.К Б.С.С.Р

В 10 годовщину освобождения от польской оккупации я, находясь в польской тюрьме, решением ЦИКа БССР была награждена орденом Трудового Красного Знамени. Ввиду того, что мотивы, которыми руководствовался ЦИК, награждая меня орденом, теперь отпадают, так как есть партийное решение о моем поведении во время ареста, лишающее меня права на такую высокую награду, я считаю своим долгом вернуть врученный мне орден». И подпись внизу: «Вера Хорунжая» — с буквой «н» внутри, как, собственно, правильно и звучала ее фамилия.

В принципе, она и поносить-то орден не успела. Да и как успеть: в 1930 году, когда ее представили к награде, она еще сидела в камере женской тюрьмы «Фордон». Приятно, конечно, было услышать в темнице весть о высокой оценке Советской властью собственных мук-заслуг.

Сами крылья, казалось, вырастают за спиной, укрепляя веру в скорую победу мировой революции. Тяжелую красно-эмалевую штучку — свой заветный орден — она увидела лишь два года спустя, после того, как вместе с группой других политзаключенных Советский Союз выменял ее у Польши, и Вера смогла, наконец, вернуться в Минск.

Сентябрь, золотая осень, светло-прозрачный покой с ажурно-кленовым листопадом проникает в душу. Накануне, 29 августа 1932 года, Надежда Крупская в «Правде» назвала Веру образцом настоящей революционерки — за изданные отдельной книгой тюремные «Письма на волю».

В Коминтерне, любимой обители всех побывавших за рубежом советских нелегалов, 29-летней подпольщице предлагают выбор: дальнейшая учеба или работа в исполкоме Коминтерна. Она, пружина энергии, выбирает работу в Польской секции.

Через год, в сентябре 1933 года, в Москву приезжает знакомец Веры по Минску Антось Спис и зовет в белорусскую столицу: в Истпарте не хватает публицистов.

Хоружая решает ехать в Беларусь.

Да только разве убежишь от великих чисток, которые начинаются в великой стране? Большевистская партия под лучом революционного рентгена просвечивает каждого своего члена: предан ли душой и телом, не утаил ли чего от бдительных товарищей.

Первое просвечивание она проходит благополучно. Вроде никаких злокачественных образований в коммунистической душе не обнаружено, о чем в протоколе заседания Комиссии по чистке членов КП(б)Б, работающих в представительстве КПЗБ, от 7-9 декабря 1933 года напротив ее фамилии сделана соответствующая запись: «считать проверенной».

Но революционная Мата Хари родом из Бобруйска понимает – это лишь временная передышка. Потому что она, ходившая в разведку во вражеские банды, жившая по чужим паспортам в чужой стране и изворотливо лгавшая чужим следователям на допросах революционерка, не может быть стерильной, как прокипяченная марля.

Она, импульсивная и порывистая Вера, известная друзьям-подпольщикам, как Вероника Карчевская, Алеся Шипшина, Анатолька, Подпольник, А.С.Корнилова, столько раз могла сорваться с лезвия бритвы. Она даже знает, помнит, когда это случилось. Во время одного из арестов в Польше, когда, казалось, остался только один выход …

Но она же ни тогда, ни после не скрывала, что поступила так, как считала правильным.

Возможно, первый муж, Скульский (настоящая фамилия — Мертенс), которому она в 20 лет доверила свое сердце, даст добрый совет. Ведь он, как никто другой, в курсе всех ее нелегальных дел. Он же всегда уверял, что понимает ее, как никто другой.

Станислав Скульский, работающий в Польсекции Коминтерна, выслушав бывшую жену, советует ей написать письменное заявление секретарю ЦК КПЗБ Корчику.

Она пишет такое заявление с раскаянием в своей ошибке. И отказывается от ордена, про который ей протрубили все уши в тюрьме, хотя ведь уже тогда многие подпольщики знали, что именно она сделала во время одного из арестов. Наученная бывшим мужем Вера просит, чтобы «этот орден получил ЦК КПЗБ от имени всех политических заключенных в Польше».

Тем не менее Корчик, добрая душа, проливает бальзам на сердце молодой женщины, успокаивая ее: мол, мудрое белорусское правительство знает, кого награждать, а кого наказывать. От ордена не следует отказываться, советует он.

С пригласительным письмом из ЦИК БССР Хоружая из рук самого Червякова получает высокую награду.

Но Скульский явно неравнодушен к прежней спутнице жизни. Он вновь — как же надо не любить бывшую жену и любить партию (или собственную шкуру?) — поднимает вопрос о Вериной ошибке. Настаивая на повторном рассмотрении ее дела. Едва успевшую отметить свое 31-летие женщину (красивую женщину, между прочим) вызывают на заседание специально созданной при Польсекции комиссии в составе Альберта, Списа и Глебова.

Три идеологических богатыря, один из которых настойчиво зазывал ее в Минск для публицистической работы в Истпарте, выносят 25 ноября 1934 года решение: за «в высшей степени легкомысленное и необдуманное поведение во время следствия в дефензиве в 1925 году» объявить «строгий выговор с запрещением занимать ответственные парт. должности в течение двух лет. Обязать тов. Веру Хорунжую вернуть орден Красного Знамени, врученный ей в свое время ЦИК БССР».

Вот такой суровый вердикт раскаявшейся соратнице!

Месяц спустя после заседания коминтерновской тройки и на пятые сутки после написания Верой заявления, а именно, 24 декабря 1934 года А.Червяков адресует секретарю ЦК КП(б)Б Н.Гикало служебную записку с грифом «лично-секретно».

«Вера Хорунжая была награждена орденом Трудового Красного Знамени БССР в десятую годовщину освобождения Беларуси от белополяков. Она в то время находилась в польской тюрьме. Орден был ей вручен по приезде ее в Минск по обмену.

19.ХІІ. она прислала в Президиум ЦИК орден обратно с заявлением, что она недостойна этой высокой награды. Пересылая при этом заявление т.В. Хорунжей, прошу поднять вопрос на обсуждение Бюро ЦК, т.к. вопросы о награждении и лишении наград разрешаются Бюро ЦК КП(б)Б».

То ли тайное сочувствие, то ли осторожная отстраненность чувствуются в этом письме. Мол, заварили кашу, а нам теперь расхлебывай.

Каша для партийного расхлебывания была заварена и впрямь крутенькая. И главный кашевар пробы дожидается — всё тот же неутомимый Скульский, направивший в Комитет партийного контроля «добавочные материалы» на экс-супругу. В них бывший муж доносил, что кроме ошибки при аресте она сознательно утаила от партии службу в польской полиции своего отца.

А также «получала из магазина продукты в 1933-34 годах» и «отдавала не товарищам», а «своей старухе-матери и сестре».

Первое расхлебывание назначили на 11 января 1935 года — на заседании КПК. Решением Комитета партконтроля Веру Хорунжую исключили из рядов партии. Правда, оставили шанс на восстановление — через год, если парторганизация походатайствует, а сама экс-коммунистка окончательно порвет «с классово чуждыми родственниками».

Продолжение последовало 22 февраля 1935 года — на строго секретном заседании Бюро ЦК КП(б)Б. Вопрос в повестке стоял лишь один (орфографию сохраняем – Прим.авт.) — «Аб ордзене Працоўнага Чырвонага Сцяга БССР Веры Харунжай».

Резолюция также была краткой: «У сувязi з высвятлiўшымiся новымi абставiнамi, што Харунжая артымала ордзен Працоўнага Чырвонага Сцяга без дастатковых абгрунтаванняў, прапанаваць партгрупе Прэзiдыума ЦВК сваю пастанову аб узнагародзе В.Харунжай адмянiць».

На этом месте машинописная точка переправлена в запятую и чьей-то рукой добавлены четыре показательных слова на русском языке: «без опубликования в печати». В десятке автографов тех, кто проголосовал за такое решение, можно разобрать подписи Червякова и Голодеда. В графе «против» — пусто. Малодушие всегда компенсируется единодушием.

Однако вот ведь незадача — женщины-то, оказываются, тоже умеют бороться. И иногда — не хуже мужчин. И мужество имеют мужское, и логику железную, и принципы твердые. А что делать, если тюрьмы да политические процессы закалили сердце и ум.

«Если я буду направлена в лагеря, я не раскисну и не размочалюсь. Никто меня не сломит и не отобьет любви к нашей партии и Советскому правительству. Я останусь такой же, какой я есть на сегодняшний день, до конца преданной нашей партии, которая является для меня самым дорогим в моей жизни».

Эти слова Пассионария из Бобруйска произнесет не в 1935-м, а четырьмя годами позже, в августе 1939 года, сидя уже в советской тюрьме в качестве «польской шпионки».

Пока же, в 1935-м, она думает не про лагеря, о которых пока не догадывается, а лишь про восстановление партбилета и доброго имени. Она снова в борьбе – на этот раз за свою честь.

И удивительное дело: дочку помощника полицейского пристава восстанавливают в партии (не дожидаясь даже назначенного КПК годового «карантинного» срока), о чем свидетельствует сохранившаяся в Национально архиве Беларуси Выписка из акта № 7 проверки партдокументов от 8 сентября 1935 года. Комитет партконтроля возвращает ей партбилет с фамилией — Хоружая, без чужеродной буквы «н» внутри, ограничившись «строгим выговором за непартийное поведение при допросе в 1925 году в польской тюрьме».

Так что же такого натворила подпольщица и будущая Героиня Советского Союза в свои 22 года, какую ошибку допустила при аресте и допросах польскими следователями? Архивы дают ответ и на этот достаточно интригующий вопрос. Оказывается, проявила «доверчивость по отношению к офицеру 11 Отделения польского Генштаба, которому … поручила передачу записки на конспиративную квартиру».

В хранящемся в Национальном архиве Беларуси Постановлении партколлегии КПК по БССР от 11 января 1935 года антипартийный проступок Хоружей описан более детально. Он (главным обвинителем Веры, напомним, выступал все тот же отставной супруг Мертенс-Скульский) включает «признание, что прибыла из СССР и является гражданкой СССР (вот уж секрет Полишинеля для польской полиции — Прим. наше), признание в выполняемой в партии работе, выявление клички активного члена партии т. «Кароля», отправление из охранки на партийную квартиру письма через жандармского офицера, что разоблачило эту квартиру, подтверждение, что на другой квартире находилась партийная явка».

Во всех же последующих документах никаких конкретных подробностей о том, повлекла ли доверчивость Веры аресты подпольщиков или, наоборот, пополнила их ряды добровольным помощником шляхетного звания, попавшим под очарование красивых глазок красной Шипшины, история не сохранила. Все это позволяет думать: если б Вера кого-то действительно в тех обстоятельствах провалила, бдительный экс-муж, сам арестованный в 1937 году НКВД, не преминул бы для собственного спасения во всех подробностях доложить органам. А у них, несомненно, была возможность проверить все показания.

К счастью, на сей раз ревность бывшего супруга к своей по-прежнему красивой и храброй жене так и не достигла конечной цели. Мужественная красная Шипшина (кстати, с польского это загадочное слово переводится, как шиповник) отправляется не в лагеря. А с формулировкой об «отсутствии классовой сопротивляемости и революционной бдительности перед лицом классового врага» едет на Балхашстрой, где двумя годами позже и будет арестована, как «польская шпионка». Но это, как говорится, совсем другая история, которую мы расскажем во второй части.